Надворный советник Семён Петрович Подтыкин в предвкушении обеда накрыл грудь салфеткой и стал ждать, когда принесут блины. Перед ним, словно перед полководцем, наблюдающим за полем битвы, расстилалась дивная картина.

В центре стола, словно солдаты на параде, стояли стройные бутылки: три сорта водки, киевская наливка, бордо, рейнвейн и даже сосуд с напитком от отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков, в художественном беспорядке, были разложены закуски: сельдь с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 рубля 40 копеек за фунт), свежая семга.

Подтыкин смотрел на всё это и жадно глотал слюнки. Его глаза затуманились от удовольствия, а лицо искривилось от наслаждения.

— Ну, можно ли так долго? — поморщившись, обратился он к жене. — Скорее, Катя!

Наконец, появилась кухарка с блинами. Рискуя обжечь пальцы, Подтыкин схватил два верхних, самых горячих, и аппетитно положил их на свою тарелку. Блины были золотистые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки. Подтыкин улыбнулся, икнул от удовольствия и полил их горячим маслом. Затем, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой, намазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он полил сметаной. Оставалось только есть, не так ли?

Но нет! Подтыкин взглянул на свою работу и не удовлетворился. Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок сёмги, кильку и сардинку. Затем, млея и задыхаясь от удовольствия, он свернул оба блина в трубку, выпил рюмку водки, крякнул и открыл рот...

Но тут его хватил апоплексический удар.